— Что?
— Могу я задать вам несколько вопросов? — Он произнес это еще более мягко. Очевидно, он знал, как надо себя вести с родственниками убитого.
— Можно, я воспользуюсь вашей ванной? — спросил я у Гарри.
Вместо ответа он недовольно поморщился и обратился к полицейскому:
— Ему можно?
Тот с досадой взглянул на него через плечо.
— Да, да.— И снова повернулся к жене Томми.
Теперь я считался гостем, и жена Гарри вежливо проводила меня в ванную комнату. Я закрыл за собой дверь, стараясь дотрагиваться до всего только чистой рукой, набрал воду в раковину и вымыл руки. Взял полотенце, намочил его и постарался оттереть кровь с куртки. Затем прополоскал полотенце, вытер руки и вернулся в гостиную.
Полицейский был уже не один. К нему присоединились три детектива в штатском. Все трое были в шляпах и не вынимали рук из карманов. Они уставились на меня. Полицейский в форме сообщил:
— Это он обнаружил труп.
— Я займусь им,— сказал один из детективов. Вытащив наконец руки из карманов, он приблизился ко мне со словами: — Это вы Честер Конвей?
— Да.
Краем глаза я заметил, что Гарри и его жена сидят, прижавшись друг к другу, в одном кресле и с любопытством наблюдают за происходящим. Они без сожаления расстались с ролью участников, превратившись в благодарных зрителей. Это устраивало их нисколько не меньше.
— Я детектив Голдерман,— представился человек в штатском.— Пойдемте со мной.
Гарри и его жена явно расстроились, поняв, что меня не будут допрашивать в их присутствии. Вместе с детективом Голдерманом мы вернулись в квартиру Томми. Он провел меня в спальню. В гостиной, судя по всему, работала целая бригада криминалистов.
Голдерман вытащил записную книжку.
— Что ж, Конвей, рассказывай все по порядку.
Я и рассказал по порядку: как позвонил Томми в четыре часа, как сказал ему, что зайду около шести, как попал в дом, как обнаружил, что Томми убит, начал звонить в полицию, как потом пришла его жена и закатила истерику.
Когда я замолчал, он спросил:
— Маккей был твоим другом, не так ли?
— Да,— кивнул я.— Приятелем.
— Зачем ты к нему сегодня пришел?
— Так, в гости,— ответил я.— Иногда я захожу к нему после работы.
— А кем ты работаешь?
— Таксистом.
— Права с собой?
— Конечно.
Я протянул ему права, он сравнил мое лицо с фотографией, поблагодарил и отдал права обратно. Затем спросил:
— Тебе известно, по какой причине с твоим другом могли поступить таким образом?
— Нет,— ответил я.— Неизвестно.
— Может, он был напуган или чем-то взволнован, когда ты позвонил ему сегодня днем?
— Нет, сэр. У него был обычный голос.
— Это он предложил встретиться в шесть или ты?
Тут я замялся: мне не хотелось рассказывать легавому, что Томми был моим букмекером и нас связывали чисто деловые отношения; но, с другой стороны, я боялся, что он поймает меня на лжи. Пожав плечами, я сказал.
— Не помню. Наверное, я. Или мы оба так решили.
— Кроме тебя, к нему никто не собирался зайти?
— Не знаю.
— Гм…— Минуту он размышлял, потом поинтересовался: — Ты не знаешь, у Томми были нормальные отношения с женой?
— Отличные,— сказал я.— Насколько я знаю.
— Они не ссорились?
— По крайней мере, в моем присутствии.
Он кивнул.
— Скажи мне твой домашний адрес, Честер.
— Сто шестьдесят девять Плейс, Джамайка, Квинс. Детектив записал адрес в свой блокнот.
— Возможно, мы с тобой еще увидимся.
— Значит, сейчас я могу идти?
— Конечно.— Он повернулся ко мне спиной и вышел из спальни, как будто я перестал существовать.
Я тоже вышел. Он повернул направо, к гостиной, а я — в противоположную сторону. Вышел на улицу, где стало еще холоднее, спустился в метро и поехал домой. Сидя в вагоне, я все время думал о том, что произошло, и только когда доехал до станции «Вудхевен», вдруг вспомнил, что так и не получил девятьсот тридцать долларов.
Отец опять разбросал свои бумаги по всему обеденному столу. Счетная машинка была выключена, повсюду валялись шариковые ручки, и даже пол был весь усеян смятыми листами бумаги. У моего отца есть привычка: когда он напряженно думает о чем-то, он начинает механически почесывать себе нос, подбородок или лоб, и часто забывает при этом, что в руке у него шариковая ручка. Так что в конце концов его лицо становится похоже на бумагу, которую используют для печатания долларовых купюр: все оно покрывается короткими синими штрихами.
— Уже поздно,— сообщил я.— Восьмой час.
Отец уставился на меня рассеянным взглядом, который означает, что ум его полностью занят цифрами. Нацелившись на меня ручкой, он провозгласил:
— Вопрос в том, собираешься ли ты иметь детей?
— Во всяком случае, не в данный момент,— ответил я.— Ты что-нибудь приготовил на обед?
— Если бы только ты женился,— сказал он,— мне стало бы проще со всем этим справляться.
— Конечно, стало бы,— согласился я.— Может, я и женюсь когда-нибудь. А как насчет обеда?
Он посмотрел на меня так, как будто я отвлек его от важных размышлений.
— Обеда? А сколько времени?
— Восьмой час.
Он нахмурился, извлек из-под бумаг будильник и, взглянув на него, еще больше сдвинул брови.
— Так поздно! — воскликнул он.— Где ты был?
— Это долгая история,— ответил я.— Так ты начал готовить обед?
— Я тут со всем этим закрутился,— он махнул рукой в сторону своих бумажек.— Еще один страховой агент сегодня приходил.
— Новый?