Так или иначе, я прихватил с собой газету и стал ее просматривать. И внезапно наткнулся на эти слова — Пурпурная Пекуния. Та самая лошадь, на которую он мне советовал поставить. Я-то думал, он сказал «Петуния», как цветок, но это оказалось — «Пекуния». Странное имя. Она участвовала в скачках во Флориде, и, судя по ее прошлым результатам, для нее будет большой удачей, если она доковыляет до финиша хотя бы к вечеру. Ничего себе совет.
Я принялся все это обдумывать. Вспомнил, что пассажир как будто неплохо ко мне относился и что у него явно водились деньги, так как он быстро подсчитал пятьдесят один процент от суммы, набежавшей на счетчике. И тогда я подумал, что, может быть, все-таки стоит попытаться.
Цифры я запомнил. Три пятьдесят четыре — моя доля от выручки, восемьдесят один сорок два — это деньги, которые я выиграю, если поставлю свою долю на ту лошадь. По меньшей мере, восемьдесят один доллар сорок два цента.
Я принялся делить все эти цифры столбиком, прямо на полях «Дейли телеграф», и у меня вышло один к двадцати двум. Цент в цент.
Человек, который так быстро оперирует числами в уме, сказал я сам себе, вероятно, знает о чем говорит. К тому же, судя по всему, у него самого денег хватает. И вообще, с какой стати он стал бы пудрить мне мозги?
Любой, кто играет на скачках или в карты, рано или поздно приходит к одному выводу: полагайся на интуицию. И вот у меня появилось предчувствие, что пассажир, прилетевший из какого-то теплого местечка — не забывайте об этом,— знает о чем говорит и что Пурпурная Пекуния выиграет забег, а значит, тот, кто поставит на нее, станет в двадцать два раза богаче. По меньшей мере в двадцать два раза.
А мне бы деньжата не помешали. Есть у меня знакомые ребята, с которыми мы регулярно играем в покер, но вот уже пять недель кряду мне идет такая паскудная карта, что хоть садись и плачь. В таких случаях остается только одно — выждать. Но мои деньги в последнее время таяли с невероятной быстротой, и в городе уже было не меньше чем полдюжины парней, в карманах у которых лежали мои расписки, а одна из них — на целых семьдесят пять долларов. Честно говоря, я уже начал волноваться. Если в ближайшее время не повезет хоть в чем-нибудь, тогда мне несдобровать.
А если я поставлю на эту Пурпурную Пекунию и она действительно выиграет забег, все мои трудности останутся позади. Оставалось решить только одно: какой суммой я могу рискнуть?
Я подумал, что лучше всего обратиться к Томми. Томми Маккей — это мой букмекер. Все равно мне придется делать ставку в кредит, так что я смогу проиграть ровно столько, сколько он мне позволит.
Покончив с гамбургером и кофе, я расплатился и направился к телефонной будке в глубине зала. Томми занимается делами дома, поэтому я туда и позвонил. Трубку взяла его жена.
— Здрасьте, миссис Маккей,— сказал я.— Томми дома? Это Чет.
— Кто?
— Чет. Чет Конвей.
— А, Честер. Минутку.
— Чет,— поправил я. Ненавижу, когда меня зовут Честер.
Но она уже положила трубку рядом с телефоном. Я ждал, продолжая думать о Пурпурной Пекунии. Потом мне ответил Томми. У него был почти такой же высокий голос, как и у его жены. Только говорил он немного в нос.
— Томми,— спросил я,— сколько я могу поставить в кредит?
— Не знаю. Сколько ты мне должен?
— Пятнадцать.
Немного поколебавшись, он сказал:
— Могу увеличить твой кредит до пятидесяти. Я знаю, что ты вернешь долг.
Меня снова охватили сомнения. Задолжать еще тридцать пять монет… А что, если Пурпурная Пекуния проиграет?
К черту! Если есть предчувствие, надо ему верить.
— Ставлю все,— сказал я.— На Пурпурную Пекунию. На выигрыш.
— Пурпурная Петуния?
— Нет, Пекуния. С «к».— Я прочитал ему то, что было напечатано в газете.
Он немного помолчал.
— Ты действительно хочешь поставить на эту клячу?
— У меня предчувствие.
— Это твои деньги,— сказал он, и был почти прав.
После разговора с Томми я сильно разнервничался. Выехав на улицу, даже заметил, что невольно обращаю внимание на транспорт. Обычно я никогда этого не делаю. Сижу в своей машине отрешенный от всего, что происходит снаружи. Я никуда не спешу, я — на работе. Если я не буду обращать внимания на движение, я не испорчу себе нервы и проживу гораздо дольше. Но теперь я волновался из-за своих тридцати пяти долларов, которые поставил на Пурпурную Пекунию, и другие водители раздражали меня. Я надеялся, что подвернется пассажир, которому потребуется ехать до аэропорта, но надежды не сбылись. Одни короткие ездки по центру. Восьмая авеню и Пятьдесят третья улица. Затем Парк и Тридцатая. Затем Мэдисон и Пятьдесят первая. И тому подобное.
У меня в такси есть приемник, и я включил его, чтобы услышать результаты скачек. Без десяти четыре сообщили про Пурпурную Пекунию. Она выиграла забег.
В этот момент я вез какую-то старую леди. Ее багаж состоял из доброй сотни коробок от «Бонвит Теллер». Она не отрываясь смотрела в окно и говорила без умолку:
— Посмотрите на это. Нет, вы только посмотрите. Посмотрите на этого черномазого. Идет себе по Пятой авеню, какая наглость! Вы только посмотрите, идет как ни в чем не бывало. Сидел бы у себя на Юге. Нет, вы посмотрите, этот вообще в галстуке! Господи, что творится!
Она отсчитала «на чай» десять центов, но мне было все равно. Я высадил ее в восточной части, в районе шестидесятых улиц. Затем опустил флажок «В парк» и подрулил к ближайшей телефонной будке. Бросив в автомат только что полученные десять центов, я набрал номер Томми, и он сказал: